Альфред де Мюссе (Alfred de Musset) (1810-1857)
французский поэт, драматург и прозаик, один из крупнейших представителей литературы романтизма

• Список стихотворений поэта

Перевод стихотворения La nuit de mai на русский язык.

Майская ночь

МУЗА

Спой песню, мой поэт, коснись меня устами!
Сегодня, в эту ночь, рождается весна:
Шиповник уж цветет; душистыми ветрами
От юга веет к нам; поляна зелена
И птички вешние гнездятся под кустами.
Спой песню, мой поэт, коснись меня устами!

ПОЭТ

Какая там, в долине, тьма!
Я видел тень: из-за холма
Она таинственно предстала,
Неслась по зелени лугов,
В лесу мелькала меж дерев,
И вдруг — опять ее не стало...

МУЗА

Спой песню, мой поэт! Вот ночь, благоухая,
Колеблет свой покров над сонною землей,
И роза, над жучком листочки замыкая,
С заботой нежною поит его росой.
Послушай, что за тишь! Припомни образ милой,
Лети в объятья к ней мечтою легкокрылой!
Сегодня на реке вечерний луч потух
Так нежно, будто он томился от разлуки,
И в воздухе ночном лобзаний тают звуки,
Как будто в нем любви парит незримый дух.

ПОЭТ

Зачем печаль меня томит
И сердце бьется и щемит,
И грудь так тягостно вздыхает?
Кто там за дверью у меня?
И лампа тусклая моя
Зачем тревожно так пылает?
Вот мерно, глухо в тушине
Часы пробили на стене...
Вот будто голос недалекий
Коснулся слуха моего...
Кто там? Молчанье. Никого...
О, я несчастный, одинокий!

МУЗА

Спой песню, мой поэт! Броженье молодое
Природу в эту ночь волнует и томит,
Желаньями любви сгорает все земное,
И страстью бурною вся кровь моя кипит.
Когда-то для тебя прекрасною была я,
Прекрасна и теперь, — взгляни ты на меня…
Иль, милый, ты забыл, как некогда, рыдая,
Ты пал ко мне на грудь, и тихо, осеня
Тебя своим крылом, я тучи разогнала,
Когда, еще дитя, ты начал горевать?
О, дай мне поцелуй… Мне жить осталось мало,
Молитвы я прошу, чтоб утро увидать.

ПОЭТ

Не твой ли голос музыкальный
Я слышу, Муза? Мой цветок!
Моя богиня! Твой печальный
Питомец нынче одинок.
О, неизменная, родная,
Одна мне близкая теперь,
Войди, ласкаясь и блистая,
И душу светом наполняя,
В мою покинутую дверь!

МУЗА

Спой песню, мой поэт! То — я, твоя подруга.
Я видела с небес, как был печален ты,
Снедаемый тоской сердечного недуга,
И я к тебе сошла с лазурной высоты.
Страдалец мой, я здесь! Я знаю, тайной боли
Душа твоя полна. Не снова ль, милый мой,
Манит тебя любовь, как призрак лучшей доли,
Как отблеск радости мелькая пред тобой?
Иди, мы воспоем минувшие тревоги
И счастья светлого утраченные дни;
Волшебной силою, могучие, как боги,
В тумане прошлого засветим мы огни.
Чего желаешь ты? Веселья, славы звуки
Мы тотчас вызовем на лире? Хочешь: в даль
Умчимся в уголок, где нет терзаний скуки
И где забвением врачуется печаль?
Куда мы полетим? Весь мир открыт пред нами:
Вон там — Италия в полуденном огне,
Вдали — Шотландия с зелеными холмами,
Там — горы Греции, синея в тишине,
Глядятся с высоты в кристальные заливы…
О, чудная страна! О, мой родимый край!
Откуда ж мы возьмем волшебные мотивы
Для песен и молитв? Решайся, выбирай:
О том ли будем петь, что ангел безмятежный
Тебе нашептывал сегодня в полусне,
Когда в окно сирень вливала запах нежный,
И ранние лучи играли на стене?
Блестящие полки пошлем ли в бой горячий?
Надежду ль окрылим? Упьемся ли слезой?
Любовника ль взведем по лестнице висячей?
Замылим ли коня под вихрем и грозой?
Подняв ли к небесам задумчивые взгляды,
Мы будем петь Того, кто в благости своей,
В лазури засветил несчетные лампады,
Кто жизни и любви вливает в них елей?
В морскую ль глубину проникнем, где кораллы
И жемчуг мы сорвем с таинственного дна?
За смелым ли стрелком взберемся мы на скалы?
Пред ним трепещет лань; испуганно она
Со взором жалобным взывает о пощаде;
Овраг ее манит, детеныши зовут…
Стрелок ее сразил, а жадные к награде
Собаки собрались над жертвою и ждут,
И сердце теплое охотник им бросает.
Воспеть ли деву нам? Стыдлива и стройна,
Она еще едва для счастья расцветает;
Вот с нежной матерью в собор идет она;
За ними юный паж. С тревогою во взгляде,
Красавица, забыв молитву и собор,
Внимает, как шумит в церковной колоннаде
Поспешный бег, коня и эхо звонких шпор…
Призвать ли, с копьями и в блеске арматуры,
Героев Франции на башни старых стен?
Иль пусть поют романс родные трубадуры,
Слагая гимн любви, оплакивая плен?
Элегии к тебе призвать ли образ бледный?
Иль Ватерлооского героя оживить,
Который тьмы людей рукой своей победной
По прихоти своей решился погубить?
Но к славному вождю явился вестник ночи,
Он гордого низверг одним ударом крыл,
Сомкнул ему навек воинственные очи
И руки на стальной груди его сложил.
Иль имя низкое зоила-памфлетиста
К позорному столбу мы грозно пригвоздим,
Чтоб он отравою ругательства и свиста,
В безвестности своей забыт и невредим,
Не смел у гения тревожить вдохновений
И лавры обгрызать на избранном челе!..
Спой песню, мой поэт! Смотри — от дуновений
Весенних я лечу… Остаться на земле
Мне трудно… Час настал, час дум и песнопений.
О! дай мне хоть слезу!.. Теряюсь я во мгле…

ПОЭТ

О, если ты одних лобзаний
Иль слез желаешь от меня, —
Подруга, верь, без колебаний
Их дам тебе от сердца я.
Когда утонешь ты в эфире,
Когда на небе будешь ты,
Припомни, как тебе на лире
Вверял я сладкие мечты!
Уж я, увы, не воспеваю
Ни грез, ни славы, ни любви;
Не слышу жизни я в крови
И даже зло не проклинаю;
Не льется речь, и я в тиши
Внимаю лепету души.

МУЗА

Но что ж ты думаешь? Что я, как вихрь осенний,
С могил сбираю скорбь и жадно слезы пью,
Блуждая по стопам печальных привидений?
А нежный поцелуй, — не я ль тебе даю?
Нет! Сорная трава, которую хотела
Я с корнем истребить, то — лень твоя, мой друг.
И если встарину душа твоя болела,
Раскрой и обнажи мучительный недуг.
Чем выше человек, тем путь его опасней;
Поэт, твою печаль бесследно ты не прячь!
Отчаяния песнь едва ль не всех прекрасней,
Есть песни дивные, похожие на плач.
Ты знаешь — пеликан, когда он прилетает
В вечернем сумраке к оставленным птенцам,
Вся жадная семья на берег выбегает,
Отца издалека зовет знакомый гам
Измученных детей. Избрав утес высокий,
Питомцев осенив повиснувшим крылом,
Он в небо темное вонзает взор глубокий,
И льет густая кровь дымящимся ручьем
Из груди жалкого кормильца-рыболова!
Нет корма у него, напрасно он искал
Добычи в камышах, вдоль берега морского
И в черной глубине за цепью синих скал.
Он сердце лишь свое принес для насыщенья
Любимых им детей, и молча делит он
Свою всю внутренность. Не чуя истощенья,
Голодною толпой задавлен, окружен,
Он нежностью своей печаль свою смягчает!
Так жертва чистая, пируя свой конец,
Свою живую грудь для близких он терзает;
Бывает иногда, что любящий отец,
Усталый умирать от пытки непосильной,
Решительный удар себе наносит сам.
Тогда несется крик в ночной тиши могильной —
Его последний вопль по темным берегам.
Он страшно так звучит, что путник запоздалый
Невольно крестится, и в разные концы
Все птицы прячутся от песни небывалой:
Так плачут, мой поэт, великие певцы!
Они дают шуметь толпе самодовольной,
Пока не призовут ее к себе на пир,
Но полон горечи звук песни их застольной,
Они, как пеликан, собой питают мир.
Но тешится толпа их скорбными речами;
От них, как от меча, сверкает полоса,
Змеясь по воздуху волшебными огнями,
Но каплет из нее кровавая роса.

ПОЭТ

О, ненасытная! Не в силе
Я петь больной, горя от ран.
Зачем чертить слова на пыли,
Когда несется ураган?
Исчезла юность золотая,
Когда, беспечно расцветая,
Я песни чудные слагал.
С тех пор же столько я страдал,
Что если б вызвал вдохновеньем
На лире горечь этих дней,
То, возгорясь ожесточеньем,
Порвал бы струны я на ней!

La nuit de mai

La muse.

Poëte, prends ton luth et me donne un baiser ;
La fleur de l’églantier sent ses bourgeons éclore.
Le printemps naît ce soir ; les vents vont s’embraser ;
Et la bergeronnette, en attendant l’aurore,
Aux premiers buissons verts commence à se poser.
Poëte, prends ton luth, et me donne un baiser.

Le poëte.

Comme il fait noir dans la vallée !
J’ai cru qu’une forme voilée
Flottait là-bas sur la forêt.
Elle sortait de la prairie ;
Son pied rasait l’herbe fleurie ;
C’est une étrange rêverie ;
Elle s’efface et disparaît.

La muse.

Poëte, prends ton luth ; la nuit, sur la pelouse,
Balance le zéphyr dans son voile odorant.
La rose, vierge encor, se referme jalouse
Sur le frelon nacré qu’elle enivre en mourant.

Écoute ! tout se tait ; songe à ta bien-aimée.
Ce soir, sous les tilleuls, à la sombre ramée
Le rayon du couchant laisse un adieu plus doux.
Ce soir, tout va fleurir ; l’immortelle nature
Se remplit de parfums, d’amour et de murmure,
Comme le lit joyeux de deux jeunes époux.

Le poëte.

Pourquoi mon cœur bat-il si vite ?
Qu’ai-je donc en moi qui s’agite
Dont je me sens épouvanté ?
Ne frappe-t-on pas à ma porte ?
Pourquoi ma lampe à demi morte
M’éblouit-elle de clarté ?
Dieu puissant ! tout mon corps frissonne.
Qui vient ? qui m’appelle ? — Personne.
Je suis seul ; c’est l’heure qui sonne ;
Ô solitude ! ô pauvreté !

La muse.

Poëte, prends ton luth ; le vin de la jeunesse
Fermente cette nuit dans les veines de Dieu.
Mon sein est inquiet ; la volupté l’oppresse,
Et les vents altérés m’ont mis la lèvre en feu.
Ô paresseux enfant ! regarde, je suis belle.
Notre premier baiser, ne t’en souviens-tu pas,
Quand je te vis si pâle au toucher de mon aile,
Et que, les yeux en pleurs, tu tombas dans mes bras ?
Ah ! je t’ai consolé d’une amère souffrance !
Hélas ! bien jeune encor, tu te mourais d’amour.
Console-moi ce soir, je me meurs d’espérance ;
J’ai besoin de prier pour vivre jusqu’au jour.

Le poëte.

Est-ce toi dont la voix m’appelle,
Ô ma pauvre Muse ! est-ce toi ?
Ô ma fleur ! ô mon immortelle !
Seul être pudique et fidèle
Où vive encor l’amour de moi !
Oui, te voilà, c’est toi, ma blonde,
C’est toi, ma maîtresse et ma sœur !
Et je sens, dans la nuit profonde,
De ta robe d’or qui m’inonde
Les rayons glisser dans mon cœur.

La muse.

Poëte, prends ton luth ; c’est moi, ton immortelle,
Qui t’ai vu cette nuit triste et silencieux,
Et qui, comme un oiseau que sa couvée appelle,
Pour pleurer avec toi descends du haut des cieux.
Viens, tu souffres, ami. Quelque ennui solitaire
Te ronge ; quelque chose a gémi dans ton cœur ;
Quelque amour t’est venu, comme on en voit sur terre,
Une ombre de plaisir, un semblant de bonheur.
Viens, chantons devant Dieu ; chantons dans tes pensées,
Dans tes plaisirs perdus, dans tes peines passées ;
Partons, dans un baiser, pour un monde inconnu.
Éveillons au hasard les échos de ta vie,
Parlons-nous de bonheur, de gloire et de folie,
Et que ce soit un rêve, et le premier venu.
Inventons quelque part des lieux où l’on oublie ;
Partons, nous sommes seuls, l’univers est à nous.
Voici la verte Écosse et la brune Italie,
Et la Grèce, ma mère, où le miel est si doux,
Argos, et Ptéléon, ville des hécatombes,

Et Messa, la divine, agréable aux colombes ;
Et le front chevelu du Pélion changeant ;
Et le bleu Titarèse, et le golfe d’argent
Qui montre dans ses eaux, où le cygne se mire,
La blanche Oloossone à la blanche Camyre.
Dis-moi, quel songe d’or nos chants vont-ils bercer ?
D’où vont venir les pleurs que nous allons verser ?
Ce matin, quand le jour a frappé ta paupière,
Quel séraphin pensif, courbé sur ton chevet,
Secouait les lilas dans sa robe légère,
Et te contait tout bas les amours qu’il rêvait ?
Chanterons-nous l’espoir, la tristesse ou la joie ?
Tremperons-nous de sang les bataillons d’acier ?
Suspendrons-nous l’amant sur l’échelle de soie ?
Jetterons-nous au vent l’écume du coursier ?
Dirons-nous quelle main, dans les lampes sans nombre
De la maison céleste, allume nuit et jour
L’huile sainte de vie et d’éternel amour ?
Crierons-nous à Tarquin : « Il est temps, voici l’ombre ! »
Descendrons-nous cueillir la perle au fond des mers ?
Mènerons-nous la chèvre aux ébéniers amers ?
Montrerons-nous le ciel à la Mélancolie ?
Suivrons-nous le chasseur sur les monts escarpés ?
La biche le regarde ; elle pleure et supplie ;
Sa bruyère l’attend ; ses faons sont nouveau-nés ;
Il se baisse, il l’égorge, il jette à la curée
Sur les chiens en sueur son cœur encor vivant.
Peindrons-nous une vierge à la joue empourprée,
S’en allant à la messe, un page la suivant ?
Et d’un regard distrait, à côté de sa mère,
Sur sa lèvre entr’ouverte oubliant sa prière,
Elle écoute en tremblant, dans l’écho du pilier,
Résonner l’éperon d’un hardi cavalier.

Dirons-nous aux héros des vieux temps de la France
De monter tout armés aux créneaux de leurs tours,
Et de ressusciter la naïve romance
Que leur gloire oubliée apprit aux troubadours ?
Vêtirons-nous de blanc une molle élégie ?
L’homme de Waterloo nous dira-t-il sa vie,
Et ce qu’il a fauché du troupeau des humains
Avant que l’envoyé de la nuit éternelle
Vînt sur son tertre vert l’abattre d’un coup d’aile,
Et sur son cœur de fer lui croiser les deux mains ?
Clouerons-nous au poteau d’une satire altière
Le nom sept fois vendu d’un pâle pamphlétaire,
Qui, poussé par la faim, du fond de son oubli,
S’en vient, tout grelottant d’envie et d’impuissance,
Sur le front du génie insulter l’espérance,
Et mordre le laurier que son souffle a sali ?
Prends ton luth ! prends ton luth ! je ne peux plus me taire.
Mon aile me soulève au souffle du printemps.
Le vent va m’emporter ; je vais quitter la terre.
Une larme de toi ! Dieu m’écoute ; il est temps.

Le poëte.

S’il ne te faut, ma sœur chérie,
Qu’un baiser d’une lèvre amie
Et qu’une larme de mes yeux,
Je te les donnerai sans peine ;
De nos amours qu’il te souvienne,
Si tu remontes dans les cieux.
Je ne chante ni l’espérance,
Ni la gloire, ni le bonheur,
Hélas ! pas même la souffrance.
La bouche garde le silence
Pour écouter parler le cœur.

La muse.

Crois-tu donc que je sois comme le vent d’automne,
Qui se nourrit de pleurs jusque sur un tombeau,
Et pour qui la douleur n’est qu’une goutte d’eau ?
Ô poëte ! un baiser, c’est moi qui te le donne.
L’herbe que je voulais arracher de ce lieu,
C’est ton oisiveté ; ta douleur est à Dieu.
Quel que soit le souci que ta jeunesse endure,
Laisse-la s’élargir, cette sainte blessure
Que les noirs séraphins t’ont faite au fond du cœur ;
Rien ne nous rend si grands qu’une grande douleur.
Mais, pour en être atteint, ne crois pas, ô poëte !
Que ta voix ici-bas doive rester muette.
Les plus désespérés sont les chants les plus beaux,
Et j’en sais d’immortels qui sont de purs sanglots.
Lorsque le pélican, lassé d’un long voyage,
Dans les brouillards du soir retourne à ses roseaux,
Ses petits affamés courent sur le rivage
En le voyant au loin s’abattre sur les eaux.
Déjà, croyant saisir et partager leur proie,
Ils courent à leur père avec des cris de joie,
En secouant leurs becs sur leurs goîtres hideux.
Lui, gagnant à pas lents une roche élevée,
De son aile pendante abritant sa couvée,
Pêcheur mélancolique, il regarde les cieux.
Le sang coule à longs flots de sa poitrine ouverte ;
En vain il a des mers fouillé la profondeur ;
L’Océan était vide et la plage déserte ;
Pour toute nourriture il apporte son cœur.
Sombre et silencieux, étendu sur la pierre,
Partageant à ses fils ses entrailles de père,
Dans son amour sublime il berce sa douleur ;
Et, regardant couler sa sanglante mamelle,

Sur son festin de mort il s’affaisse et chancelle,
Ivre de volupté, de tendresse et d’horreur.
Mais parfois, au milieu du divin sacrifice,
Fatigué de mourir dans un trop long supplice,
Il craint que ses enfants ne le laissent vivant ;
Alors il se soulève, ouvre son aile au vent,
Et, se frappant le cœur avec un cri sauvage,
Il pousse dans la nuit un si funèbre adieu,
Que les oiseaux des mers désertent le rivage,
Et que le voyageur attardé sur la plage,
Sentant passer la mort, se recommande à Dieu.
Poëte, c’est ainsi que font les grands poëtes.
Ils laissent s’égayer ceux qui vivent un temps ;
Mais les festins humains qu’ils servent à leurs fêtes
Ressemblent la plupart à ceux des pélicans.
Quand ils parlent ainsi d’espérances trompées,
De tristesse et d’oubli, d’amour et de malheur,
Ce n’est pas un concert à dilater le cœur.
Leurs déclamations sont comme des épées :
Elles tracent dans l’air un cercle éblouissant ;
Mais il y pend toujours quelque goutte de sang.

Le poëte.

Ô Muse ! spectre insatiable,
Ne m’en demande pas si long.
L’homme n’écrit rien sur le sable
À l’heure où passe l’aquilon.
J’ai vu le temps où ma jeunesse
Sur mes lèvres était sans cesse
Prête à chanter comme un oiseau ;
Mais j’ai souffert un dur martyre,
Et le moins que j’en pourrais dire,
Si je l’essayais sur ma lyre,
La briserait comme un roseau.

Последние стихотворения